Американская военная машина. Глубинная политика, глобальная связь ЦРУ с наркотиками и путь в Афганистан - Питер Дейл Скотт

в основе государственного государства и представляющего собой полугосударственный альянс между официальной полицией и преступными эскадронами смерти, которые они должны были выслеживать. Но в сером альянсе, который представляло собой турецкое "глубокое государство", явно присутствовали не только международные, но и национальные аспекты. В 1982 году Чатли въехал в США в Майами вместе со Стефано делле Кьяйе, итальянским неофашистом и убийцей, с которым у него было много общего.10 Делле Кьяйе был связан с террористической деятельностью в Италии после Гладио, с Всемирной антикоммунистической лигой (ВАКЛ) и, в частности, с эскадронами смерти, работавшими в рамках чилийской операции "Кондор" в Аргентине и Боливии.11

Глобальная наркотическая связь и машина глобального господства

Проблема санкционированного насилия и глубинного государства, другими словами, была не только турецким феноменом; это была глобальная проблема. И что поразительно, международная среда закулисного насилия, в которой часто бывали Чатли и делле Кьяйе, - "Серые волки", WACL, чилийская тайная полиция (DINA) и правительство Боливии после так называемого кокаинового переворота 1980 года - везде обвинялась в финансировании тайных операций с помощью наркотрафика. Например, во времена диктатуры генерала Аугусто Пиночета чилийская армия и тайная полиция (ДИНА) экспортировали тонны кокаина из Чили в Европу12.

В дискуссиях о турецком глубинном государстве (gizli devlet или derin devlet) рассматриваются два аспекта. Потенциально более масштабное состояние теневого правительства, или государства внутри государства, - это то, что мы можем назвать феноменом глубинного государства. Но существовал и более оперативный смысл связи с "глубоким государством": жесткая коалиция умных сил, включая разведывательные сети, официальные правоохранительные органы, незаконное санкционированное насилие и связанную с международным сообществом наркомафию.

В какой-то степени оба этих смысла понятия "глубокое государство" можно применить и к глубинным силам, действовавшим в Америке в эпоху OPC (1948-1952). OPC отличалось от турецкого глубинного государства тем, что мобилизовало наркотики для убийств за границей больше, чем дома, и способствовало развитию за рубежом сетей "Гладио", таких как "Серые волки". Но главное наследие OPC - это укрепление полугосударственных сил в Азии и Вашингтоне, которые все больше и больше превращались в наступательную американскую военную машину у себя дома.

Сегодня все, что когда-либо называлось "невидимым правительством" или "теневым правительством", можно считать частями этой машины - не только ЦРУ и организованную преступность, но и такие неподотчетные силы, как военно-промышленный комплекс (теперь уже военно-финансовый), приватизированные военные и разведывательные подрядчики, агенты по связям с общественностью, медиамагнаты и даже самые высокоорганизованные лоббисты Вашингтона.13

То, что мы описываем, - это не просто нейтральный аппарат власти, а аппарат с определенной целью, манипулятивным мышлением, нацеленным на достижение и поддержание глобального господства.14 В основе событий, о которых рассказывается в этой книге, лежит машина глобального господства или военная машина, обладающая ресурсами как внутри, так и вне правительства, объединенная не клятвами и рукопожатиями заговорщиков, а общим менталитетом и целью. Этот менталитет доминирования стал определять мышление всех, кто стремится к высшей власти в Вашингтоне. Таким образом, сегодня менталитет в большей степени определяет выбор президента, чем президент - выбор менталитета.

Эта машина господства или войны похожа на то, что Питер Филлипс и Микки Хафф назвали "группой глобального господства", но она более обширна. Филлипс и Хафф говорят о взаимосвязанной ограниченной группе "примерно из нескольких сотен человек, которые разделяют цель утверждения военной мощи США по всему миру".15 Я вижу военную машину как состоящую из богатой группы, находящейся в центре мира, и втягивающую под себя тысячи менее влиятельных аппаратчиков, чьи амбиции направлены на достижение власти внутри машины. Как я буду утверждать далее, военная машина выходит за пределы правительства в общество, охватывая не только лоббистов, но и университеты и основные средства массовой информации.

Есть основания говорить о машине, а не о военной машине. Если бы это была книга о фармацевтической промышленности или агропромышленном комплексе, мы бы увидели разные внутренние действия одних и тех же игроков. Один из таких игроков - Monsanto, поставщик дефолианта для "войны с наркотиками" DEA. У себя дома Monsanto преследует фермеров, выращивающих сою, которые сохраняют и сажают свои собственные семена, и молочников, которые рекламируют, что не используют гормон роста в своем молоке.

Более полный обзор нашей системы мог бы потребовать, чтобы мы говорили о машине как о хищническом капитализме (под хищническим капитализмом подразумевается та поздняя форма капитализма, которая извлекает богатство из общества, а не увеличивает общее богатство). Но эта машина требует военной мощи США для обеспечения контроля над глобальными ресурсами и рынками труда, поэтому я считаю уместным обсуждать ее здесь как в конечном счете военную машину.

Машина господства, или военная машина, одновременно и больше, и свободнее, чем "теневое правительство", описанное Леном Колодни в "Сорокалетней войне", "частное ЦРУ", представленное Джозефом Тренто в "Прелюдии к террору", или "секретная команда", постулированная Флетчером Праути в его книге с таким названием.16 Это не армия пеших солдат на службе центрального командного пункта, а скорее скопление конкурирующих групп жаждущих власти оперативников, стремящихся достичь и сохранить вершину власти. Это то, что авторы вроде Чалмерса Джонсона предпочитают называть "военно-промышленным комплексом", если мы понимаем, что этот комплекс теперь охватывает также основные средства массовой информации, нефтяные и финансовые предприятия.17

И в существенном противоречии с теми, кто придерживается монохроматических или эссенциалистских представлений об Америке как о зле по своей сути, я рассматриваю военную машину как нечто, обитающее в центре американской власти и доминирующее над ней, а не как нечто идентичное ей. Именно поэтому я, в отличие от некоторых моих антивоенных друзей и коллег, придаю такое значение глубоким событиям, как убийства Кеннеди, Уотергейт или 11 сентября. Но там, где Майкл Паренти видит в убийстве Кеннеди свидетельство работы "гангстерского государства", я рассматриваю его как продукт гангстерского элемента внутри (и вне) государства, короче говоря, как я буду утверждать ниже, связи ЦРУ с наркотиками.18 В более общем плане я рассматриваю эти события как напряженные усилия изнутри военной машины по корректировке американской политической системы и поддержанию ее милитаристского курса.

Такое аморфное присутствие трудно описать, разве что с помощью развернутого исторического повествования, как в этой книге. Но игнорировать его присутствие - значит неправильно понимать американскую политику и рассматривать стратегии социальных изменений, которые являются поверхностными и обречены на провал.

И последнее уточнение: хотя я и говорю о "машине доминирования США", не следует думать, что все, кто поддерживает цели американского заокеанского могущества, - американцы. Напротив, как мы увидим, важную финансовую роль в лоббировании Конгресса в поддержку этой машины со времен Второй мировой войны постоянно и непрерывно играли богатые